Михнович Лариса Алексеевна родилась в 1949 году в д. Роштово Полоцкого р-на. Закончила филологический факультет Гомельского государственного университета. Работает преподавателем в Полоцком государственном университете. Печаталась в периодических изданиях и в коллективных сборниках. Автор книги стихов “Впереди – дороги” и соавтор дуэтного сборника “Звёзды на дорогах”. Член Белорусского литературного союза “Полоцкая ветвь”.
" До боли близко и знакомо…"
Провинция
Э. М. Бабенко
Провинция. Полоцк. Задворки в полыни.
Околица – чувство конца и начала.
Дорогой открытий казалась Скорине
Земля Евфросиньи с родного причала.
Полынь, как крестьянка, в прощанье махала
Скорине своей сиротливой рукою,
Двина с материнскою грустью вздыхала,
И годы разлуки взошли над рекою.
"Скорей возвращайся!" – молили закаты.
Рассветы врывались в задворки Отчизны.
Как вдовы, грустя, белорусские хаты
Застыли, прощаясь, в немой укоризне.
Полынная горечь в разлуке – до встречи.
Прощанья – свиданья с Двиной обещали.
И, вскинув котомку на сильные плечи,
Скорина спешил за бессмертием – в дали.
Апрель
Всё меньше и тоньше из снега заплатки,
зелёный ковёр расстилают ветра.
Апрель оживился: белёсые прядки
весне растрепать наступила пора.
Со скоростью сердца спешит без оглядки,
волнуясь, апрель на откосы Двины.
С задиристым ветром играючи в прятки,
он страстно зовёт половодье весны.
* * *
Меня приветливо зовут,
спеша на юг, окрепнув, гуси –
прощальной музыкой плывут
их плачи по-над Беларусью.
Затишье в убранных полях,
окутан лес багряной дрёмой…
Всё это так, как в тихих снах:
до боли близко и знакомо!
В меня до самой до весны
неразделимой светлой грустью
врываться будут в чудо-сны
гусей прощанье с Беларусью.
Прощание с осенью
Прощание с осенью: небо, журавушки,
Печальная песня над гладью воды.
Уже отвели хороводы дубравушки.
Земля отдыхает от летней страды.
Художница-осень, свои покрывала
Набросив на рощи, на пашни, луга,
В прощальном наброске цвета подбирала –
Дрожала от грусти в волненье рука.
Прощайте, журавушки – вольные птахи,
Художник заметил ваш скорбный полёт.
Курлыканье грусти. Прощания взмахи.
И синь разливает, грустя, небосвод.
* * *
Тебя придумала? – Хотела!
А ты придумал не меня.
Ворона белая летела,
Тебя окрасом приманя.
Я чёрной-чёрною осталась,
Как будто я – царица тьмы.
Другая белой оказалась
Среди декабрьской кутерьмы.
Судьба, бесцветием карая,
Надеждой манит синеву.
Ворона белая, взлетая,
Соткёт безлюбия канву.
* * *
Ты помнишь женские уловки:
"Ах, умираю, всё, прости!.."
Без нитки ты – моя иголка,
в стогу тебя мне не найти.
Ты, полотно судьбы сшивая,
о сколько нитей оборвал!
Меня разлуками теряя,
к себе привычно приближал.
Я, становясь твоей дорогой,
сомкну разорванность кольца.
Мне не забыть улыбки строгой,
Овал бесстрастного лица.
Прости мне женские капризы:
запутать всё – концы найти.
Учусь у карамзинской Лизы
на плаху за тебя пойти.
* * *
От страсти у мужчины кровь бурлила,
А женщина с улыбкой на устах
Сказала, что себя бы разрешила
Поцеловать, но только в двух местах…
О, мужика святая простота!
Он к женщине подвинулся поближе
И попросил скорей назвать места.
Она сказала: "В Риме и в Париже".
У портрета Пушкина
Ты так смотрелся б средь великих – чудо!
Тебя бы Пушкин пригласил за стол.
Натальи голос слышался б повсюду,
мазурки такты содрогали б пол.
Красавицы-кокетки, стоя чинно,
тебя бы восхищали: взгляд – огонь.
Ты понимал бы сразу, что картинна
их величавость, как вчерашний звон.
А Натали, прищурив взгляд так нежно,
ресницы опустила б, сердце – вон,
а ты страдал бы, рьяно и мятежно,
и теплился б в душе твоей огонь.
…Его ж воспламенит одна на свете,
что утонула в синеве очей,
поймёшь, наверно, что и ты в ответе
за искренность несказанных речей.
* * *
В сельском клубе танцы под баян.
Танцевали женщины по парам.
А в окно врывалась лета рань,
И рассвет отплясывал пожаром.
Помнишь, много лет тому назад
Над Троецким зарево металось?
Умирал от ран цветущий сад,
О воде солдатушкам мечталось.
Их вода манила родником,
Родиной, роднёю и садами,
Песней звонкой, домом, рушником,
Журавлём над тихими полями.
Танцевали женщины одни,
Не нашлось товарища для пары.
Снова им увиделись огни –
Непотухшей памяти пожары.
Ностальгия
Лии Андрос
О, детство под эстонским небом!
Ты не забыто, ты – навек,
хоть белорусским зрелым хлебом
я измеряю жизни бег…
Как спелый мёд в богатых сотах,
вода течёт разлукой вновь:
в Двине и в Эмаыйги реках –
моя печаль, моя любовь.
Слезу смахну, дождинки с неба
со мною плачут – ну и пусть!
Как не забыть кусочек хлеба,
не пережить мне горечь-грусть…
Тарту
Светлане Кууль
Мечтала встретиться с тобою,
Эстония, любовь моя,
хоть годы катятся гурьбою
через метели и края…
Сегодня солнце над домами,
а неба сине-серый цвет
напомнил: не забыть с годами
мне парков изумрудный плед,
которым укрывался город…
Деревья, руки протянув,
обнимут путницу. Вновь молод
мой Тарту. В память окунув,
как в омуты, всю с головою,
он нежно бросит вновь ключи,
узнав во мне свою, родную…
Объятья наши горячи.
У камина
С. Чижовой
Мне уютно с вином у камина,
Хоть бокал не привычен к рукам.
Драгоценные старые вина
гонят юные страсти к вискам.
Истомившихся, их на свободу
отпускаю: берите же власть
над страстями, что в юные годы
надо мною потешились всласть.
Пусть в камине огонь яркой птицей
расправляет два жарких крыла…
Что на старые вина сердиться?
Ну, качнуло… Ну, чуть пролила…
* * *
В боль врасту.
Л. Сокоренко
Так пишется, наверно, перед смертью,
как будто есть опасность опоздать
в чарующей весенней круговерти
смеяться, восхищаться и рыдать.
Для смеха слёзы – вовсе не помеха:
восторженно, возвышенно, навзрыд
со мной весна заплачет сладким смехом,
и мир в слезах забудет слово "стыд".
Дождусь весенних дней, как сладкой пытки,
и в боль врасту, и встречи захочу.
С восходом солнца в золотистой свитке
на крыльях вдохновенья полечу.
* * *
Мне давно уже не пятьдесят.
"С хвостиком", – я признаюсь с усмешкой.
А дожди, как прежде, моросят,
Мне идти, как прежде, той же стёжкой.
Мне ещё пока не шестьдесят…
(Эта цифра чуточку пугает.)
И глаза на прошлое косят:
Не оттуда ль грусть произрастает?
Да, сосульки снова по весне
Повисают нежною капелью.
Я спрошу: "А сколько лет-то мне?"
Годы отзовутся светлой трелью.
Я услышу музыку зимы,
Птичьи пересвисты майским утром…
Поздновато понимаем мы,
Кто лукавил в жизни, кто был мудрым.
Осень, осень – светлая пора.
Что же звонкий стих мне не даётся?..
…Новый день… И новая заря,
Жаль, не по-вчерашнему смеётся…
* * *
Задумайся, пока не поздно:
Ты существуешь иль живёшь?..
Так редко ты глядишь на звёзды,
Забыл, как колосится рожь,
Не помнишь, как грустят берёзы
В недальней роще у ручья…
А как давно ронял ты слёзы,
Обидев друга сгоряча?..
Пойдём, пойдём глядеть на звёзды
И слушать, как ручей поёт,
И думать, что понять не поздно,
Кто существует, кто живёт…
* * *
Люблю ночные поезда,
их мерный стук, в вагоне дрёму.
Не знаю, тороплюсь куда:
домой или опять из дому?
Сижу у тёмного окна.
И вдруг, к нему прижавшись плотно,
увижу: батюшки, луна!
судьбой предложена охотно.
Ночной волнуясь красотой,
как в детстве материнской лаской,
оглушена я добротой,
и нежностью, и мудрой сказкой.
Спасибо поездам в ночи…
Как заговорщик, шепчет утро:
"Прильни к окошку, помолчи
И потаскай рассвет за кудри!"
* * *
Оказалось, играть не умею,
Как в любовь, так и в дружбу, увы…
Сожалею, мой друг, сожалею,
что ушло, то зови – не зови…
Пусть же камнем надгробным мне ляжет
память осени – долгая боль,
а сценарий осенний расскажет:
неудачно мне выбрана роль.
Не сумею, совсем не сумею
я сыграть, хоть кори – не кори,
там, где ложь, я немею, немею…
Ты прости: выхожу из игры.
* * *
Бросала краски наугад,
А оказалось – в осень.
Гордился многоцветьем сад,
И синь рвалась меж сосен.
Полотна рваных паутин
Мне память раскачали –
Обманы прожитых картин,
Судьбы моей печали.
Конем вставали на дыбы
И не ложились краски –
Цвета непрожитой судьбы,
Нескинутые маски:
Ролей несыгранных дебют,
Разорванность сюжетов,
Безлюбья стылый неуют,
Растерянность ответов.
Нескромность буйная листвы,
Полотнами бросаясь,
Рвала безрадужье канвы,
А в горле – комом жалость.
Рыдала осень – ветер рвал
Безликость акварелий
И приближал девятый вал –
Безумие метелей.
ЛАРИСА МИХНОВИЧ
РАНЫ ТЁТИ ШУРЫ
Шура, Александра Порфирьевна Кирьянова, с детства ощущала себя вольной птахой – журавушкой. Жизнь не подрезала крыльев до тех пор, пока в июне 1943 года девушка не отправилась на фронт.
Родилась Шура в Каменске-Уральске Свердловской области 7 мая 1923 года в многодетной семье седьмым и не последним ребёнком.
«Сначала мы жили в селе Большая Грязнуха. Мои родители, бедняки- крестьяне, растили восьмерых детей. С нами жили родители отца. Папа умер, когда мне было 8 лет, он страдал от ран гражданской войны. Когда не стало и мамы, то сердобольная соседка, с трудом поднимающая на ноги своих троих детей, взяла в свою семью меня и старшую сестру Анну. Мы не замечали нищеты: тогда все жили бедно. Работали старательно на огороде, понимая, что достаток зависит от урожая. Потом – работа на деревообрабатывающем комбинате», – немного волнуясь, рассказывает Александра Порфирьевна.
У неё добрые, ясно-голубые глаза. Достоинство, которое с годами стало чертой характера, чувствуется во всем: в умении говорить обстоятельно, спокойно, в нежелании жаловаться, винить кого-то .
«Какое красивое интеллигентное лицо! Умение неспешно вести беседу, прекрасная память, доброта…», – мысленно я делаю зарубки в памяти, cтараясь как можно больше услышать и понять человека другого поколения.
Слушая я тётю Шуру, я рассматривала альбом со старыми фотокарточками и просто влюбилась в белокурую девушку с тех снимков, которые сохранило время.
…Очень долго добиралась Шурочка на теплоходе по Волге в город Хвалынск Саратовской области. Там быстро учили девушек на шоферов: фронту не хватало водителей. Через три месяца Шуру направили в запасной полк в Подмосковье .Трудно было привыкать к военной одежде, стрижке «под мальчика», американским ботинкам не по размеру. Ехали колонной с грузом от Москвы до Харькова. Шёл конец 1943 года: ноги без портянок мёрзли, а чулки, выданные на три месяца, порвались. Мороз, метели не щадили девчонок…
«Если мы забегали погреться в какой-нибудь дом, то возвращались счастливыми: кто белья не пожалеет, кто варежки подарит», – вспоминает Порфирьевна.
А мне видится картина: 13 девушек в шинелях, oзябшие, уставшие, но несломленные, задорные, неунывающие, позируют перед фотоаппаратом. Среди них – Шура, прижала руки к груди в штопаных-перештопаных варежках, – дорогом подарке добрых людей. Почти меньше всех была девушка, а улыбалась за всех – щедро и без оглядки… А потом пришло время слёз: не доехав до Харькова, заболела паратифом и пролежала в госпитале до апреля 1944 года.
А весна, ставшая для истории преддверием Победы, пустила свои отравленные стрелы в тело Александры: болели ноги так, что трудно было самостоятельно ходить, обострился гастрит. Пригорюнилась девушка, хотя на дворе природа ликовала. Pешила: надо жить, стоит бороться за свою душу, за веру, за Победу.
Память хранит страшные картины, которые она увидела в Белгороде: в освобождённом городе: трупы людей, коней… За городом – траншеи с убитыми. Поплакала Шура над могилой своего земляка – Павла Александрoвича Дементьева.
Пришлось в Белгороде два месяца учиться на мединструктора. Получила Шура новое обмундирование, сапоги, тёмно-синий берет. Ей присвоили звание старшего сержанта.
«Направили меня в 3-й гвардейский танковый корпус под командованием маршала Рокоссовского», – слушаю я и представляю молодого бойца …
В медсанбате Шура, младшая медсестра, снимала раненых с машин, делала уколы, направляла тяжело раненных на операции. Бывало, невыносимо: дух – вон, слёзы – градом при виде сверстников, раненных в голову, в брюшную полость…
«Многие умирали. За день приходилось медсанбату дважды переезжать с места на место. Копали братские могилы, накрывали умерших плащ-палатками и хоpонили по 20-40 человек сразу. А потом – ставили столбики…» – вспоминает Александра… После тяжёлого повествования женщины все сегодняшние проблемы кажутся мелочными.
Перед концом войны осколком снаряда задело ногу медсестре…
Сегодня ноги Порфирьевны лежат, как плети вдоль дивана. Она с трудом берёт в руки стакан с чаем: руки дрожат, не сгибаютя, очень хочется дотронуться до них, согреть своим теплом, поцеловать.
Продолжая рассказ, тётя Шура вспоминает: «Когда в медсанбат прибыл красивый врач Евлампий Кондратьевич Кирьянов, все подружки сказали:
«Это мой!...», а он стал моим мужем. Выбрал меня, как потом признался, так как был из бедной, многодетной семьи, как и я».
В январе родилась дочь Томочка-котомочка. Сына не дождались, но успели поставить на ноги внука Андрюшу.
Не стало мужа Александры в сентябре 1988года. Он возил свою семью в разные уголки: в Китай, в Германию. Самые лучшие годы прoжиты в Сухуми, где Кирьянов работал врачом в военном санатории.
Когда мужа свалил четвёртый инфаркт, Шура находилась в больнице в соседней палате. Муж понял сразу по кардиограмме, что сердце его отработало… Похоронили Кирьянова в Хлебникове Московской области. Вдова переехала к дочери Тамаре в Новополоцк: она уже не могла передвигаться самостоятельно…
Перенесла тётя Шура воспаление костного мозга, ревматоидный полиартрит.
Раны тёти Шуры серьёзны, болезнь – коварна… Душа у неё –добрая, отзывчивая – родничок, из которго черпают силы дочь, внуки.
Журавушка часто смотрит в окно, ожидает весну, чтобы увидеть майское ликованье природы и встретить День Победы …
2
«Листая календарь»
Художнику Олегу Тимошину
Интересны красок витражи,
Встречи с ними – дивные рассветы,
На полянах там шмели-пажи,
Из цветов там собраны букеты …
В глубине души – мажор и лад,
А во взгляде – искры восхищенья.
Года я примерила наряд,
Чтоб продлить прекрасное мгновенье…
Замыслом рисунков говоришь,
Предлагая мне свои земные грёзы.
Ты холсты волшебные творишь –
Мне на восхищение и слёзы…
Мыслей водопад и ярких чувств
Излучаются светло и чисто…
В красках отраженье страстных буйств,
Как плясуньи огневой монисты.
Январь
«Другие миры»
Январь - миры другие …
И все прекрасно в сказке грез:
Русалка , брызги золотые -
Так восхитительны до слез.
Просторы манят , водопады
И рыбы нас на карнавал…
Художник подобрал наряды
И вывел зрителя на бал :
Танцуйте в водопаде чувства ,
Венки сплетайте из лучей.
И превращается искусство
Вновь в сказку , голубой ручей…
Цветы бросая нам и краски ,
Художник в помыслах - творец.
Бесцветью сбросив смело маски ,
Заманит чудом наконец.
Февраль
«Свет»
Танцы в водопаде светлых чувств,
Сказки , песни , как в бесцветье , чудо ,
Словно выбирая из искусств
Живопись, как радугу , повсюду
То многоголосьем ,тишиной
Мастер увлекает , а подруга
Для него и пища , и вино –
Пониманье , бесконечность круга
И таланту , и любви всерьез ,
В них – отгадка , жертвенности мера ,
Ливни , сушь и ожиданье гроз ,
Безоглядность , истинная вера .
В феврале – наброски синих вод …
И мечта о половодье – шири .
Удивляет над простором - свод ,
Измененья в предвесеннем мире…
Мастер ( Маргарита - рядом с ним ,
Вместе с нею - творчество для высей ) ,
Словно путь нашел , как пилигрим ,
И супруге - музе все – Ларисе…
Март
«Март .Год в Коломенском»
Синие дороги и просторы -
Сказка притаилась на ветвях…
Много снега , словно шхуны в море
На его качаются волнах…
Почки оживают снова в марте,
Облачко , как льдинка на реке.
Не сыскать на предапрельскй карте
Мне того , что вижу на руке
Лишь весной , гадая о судьбине
Всех живущих рядом , как родня…
Снег подтаял , ну , а я отныне
Ожидаю Воскрешенья дня.
Апрель
«Тепло апреля»
Тепло апреля – желтые соцветья,
Головок нежных, стройных стебельков .
Нет одуванчиков прекраснее на свете ,
По всем полям цветущих огоньков…
Пройдут мгновенья – седина украсит
Весь облик удивительных цветов.
Прохожий вдруг в смущении расскажет ,
Что принести в ладонях он готов
Цветы от солнца – нежные созданья ,
Чтоб подарить на счастье , как завет…
Действительно , что искренность признанья
На наш вопрос - единственный ответ:
«Вся истина - в творении , таланте,
Который возвышает до высот…
Дает он миру множество гарантий ,
И вера в волшебство вперед зовет .
А чудеса ? Они - творения Бога ,
Что кисть вручает подлинным творцам ,
Чтобы испить прекрасное из рога
И радоваться посланным дарам»…
Май
Весна опять бежит Истьинским лугом,
Ведут деревья майский разговор,
А в поле скачут весело за плугом
Скворцы и галки и ласкают взор.
Блестит на солнце вспаханное поле,
Луг просится накидкой на плечо…
От красоты все затихают боли,
И солнце светит снова горячо.
А всё здесь дышит пробужденья властью,
И слышат небо от земли призыв
Пролиться влагою живительной со страстью…
И неги томной в облаках разлив.
Июнь
«Разгар лета»
Гладиолус в сабельном ударе
Бьет по сердцу – сразу наповал,
С ним ромашки по одной и в паре,
Всех зовут на безоглядный бал,
За кружили в вальсе снова солнце ,
Небеса , чтоб не забыть рассвет..
А цветы , взгрустнувши у оконца ,
Захотели в солнечный букет,
Освященный удалью, трудами ,
Пашней , караваем и теплом,
Словно зная , что и за морями
Не забыть гостеприимный дом.
Июль
«Танец подсолнухов»
Подсолнухи.
Снова вы, подсолнухи, на солнце
Смотрите головкой в полдень-час.
Я любуюсь вами из оконца:
Как давно не видела я вас.
Если мы научимся дивиться
Тем головкам, что под стать венцам,
Могут нам подсолнухи присниться .
Счастье мы разделим пополам ?
Август
«Калина»
Август – царство калины
(Ягода - нужная всем )…
Просится в наши корзины ,
Будто эскизы для тем ,
Чтоб не забыли закаты ,
Замысла новый мотив ,
Громов веселые раскаты -
Сказочный речетатив ,
Красного, спелого - жажду ,
Лета желанный напев…
Плакали грозди однажды,
Встречею сердце согрев.
Сентябрь
Осенние цветы<